Премьера — 27.06.2014, Glastonbury Festival of Performing Arts
Дизайн света, звука, костюмов и декораций — театр черноеНЕБОбелое.
Длительность — 55 мин.
Этот спектакль — своего рода ШЕМ, табличка с Тетраграмматоном, вложенная бен Бецалелем в рот Голему, чтобы привести его к жизни, и Големом — бесформенной грудой глины — служит весь тот ворох живописных работ, растащенный после смерти Магритта по музеям, получивший ценники и место в пантеоне, но лишенный настоящего существования. Я пользуюсь возможностью использовать ШЕМ еще раз.
Представьте, что окружающий вас мир доступен вам в виде отдельных сущностей, которые вы можете извлекать, как из коробки с паззлами, в необходимом количестве и соединять как вам заблагорассудится. Что за картину вы соберете? Будет ли это привычный вам мир, историю которого вы полагаете своей и для которого вы можете по лестнице памяти спускаться в сгущающийся сумрак прошлого? Или вы найдете другой способ и, перегруппировав знаки на стене мироздания, запишете настоящее имя Яхве?
Этот мир должен быть воспринят и понят. Он устал от потерявшей всякий вкус жвачки обыденности, годной лишь для минимальной ориентации в пространстве и воспроизводства нового поколения человеческих дроидов.
Любая картина Магритта — это свидетельство очевидца, открывшего возможность безопасно заглянуть в Мультиверс — альтернативную Вселенную, или точнее, конгломерат альтернативных Вселенных — результат возможности свободно комбинировать паззлы, из которых состоит мир. Между пространствами Мультиверса нет границы — только время, собственное для каждого варианта мира, не позволяет им взаимодействовать.
Что будет с этим миром, если слегка встряхнуть его, постучать тут и там в поисках пустот и слабых мест? Не для того чтобы разрушить и столкнуть осколки в небытие, но чтобы перещелкнуть переключатель Мультиверса на мир более склонный к добру и красоте, менее зачарованный насилием и ложью.
«Хасиды рассказывают некую историю о грядущем мире: там все будет точно так же, как и сейчас, наша комната останется прежней, ребенок будет спать все там же, и там мы будем одеты в те же вещи, что и в этом мире. Все будет, как сейчас, но чуть-чуть иначе».
This is another example of art that changes your idea of what art is about; it crushes and melts your preconceptions of what the human body is for, what dance is for, what lighting is for, what music is for, what time is for, and leaves you there to pick up the pieces and build a new, freer understanding for yourself.
The show is, of course, packed with references, most of which I originally missed: from the setting inspired by Magritte’s obsession with cages, to artistic devices (jaggedness and distortion, mixed lighting, using a body as background in Decalcomania and The Future of Statues), to concrete borrowed images (the woman flopping like a fish, the veiled figure from The Lovers, the mask, the ubiquitous cylinder), to overarching structural principles of detaching image from meaning.
It is intensely synesthetic, or if you prefer, psychedelic. Movement, sound and color are synchronized so precisely that they become one joint sensation that is all three at the same time. As if someone took a bucket of movement, a bucket of sound, a bucket of color, mixed them into a devil’s brew, dipped a brush into it, and painted the whole thing with impeccable precision.
It plays tricks with time. There is no plot and no development, barely any hierarchy between moments of major or minor importance, no sequence. Much like abstract painting often abandons spatial hierarchy and instead displays the object in its entirety and from multiple angles, here time is merely another coordinate, no different from the other three, and the action is best perceived as a four-dimensional abstract human painting.
The body of the actor is not quite a body. Very little about it is human, except overall shape — and not even always that. One moment it looks or even acts human, the next moment it is instead a vessel for lifeless mechanical motion, then it dissolves into merely a device for projecting an image, then it becomes one with the music and the color, and there is no word in our language to describe what it is.
Quickly, you stop trying to assign human interpretation to what is going on and you see phenomena abstractly. A deformed face displays what looks like suffering, but there is no context for it, so you look at the suffering neutrally and with curiosity, like you look at the color red.
Brief forceful thrusting movements give an equally abstract glimpse at violence. Brief sensual stroking — at sexuality, with no arousal attached to it. A woman in a mask flops like a mechanical fish. A shadow becomes a woman, becomes a dynamic sculpture, becomes an alien, becomes a sculpture again.
All the concepts you thought fundamental — time, movement, vision, emotion, the human body and soul — you get to see through the eyes of someone who has never seen them before and does not know or care how they are related to each other. Once you understand what is happening, you realize how rare this chance is to disassemble your perception, and you devour it insatiably with all your senses, and you are left drunk and drained by the time it is over.
Это еще один пример искусства, которое меняет ваше представление о том, что такое искусство; оно разрушает и растапливает ваши стереотипы о том, для чего предназначено человеческое тело, для чего нужен танец, освещение, музыка и время, и оставляет вас наедине с собой — собирать все воедино и строить новую, более свободную картину мира.
Спектакль, безусловно, переполнен референсами, большую часть которых трудно зафиксировать с первого раза: начиная с декораций, вдохновленных одержимостью Магритта клетками, художественных приемов (неровности и искажения, смешанное освещение, использование тела в качестве фона в «Декалькомании» и «Будущем статуй»), до конкретных заимствованных образов (женщина, бьющаяся как рыба, фигура в вуали из «Влюбленных», маска, вездесущий цилиндр) и всеобъемлющих структурных принципов отделения образа от смысла.
Это зрелище в высшей степени синестетично, или, если хотите, психоделично. Движение, звук и цвет синхронизированы настолько точно, что сливаются в одно триединое ощущение. Как будто кто-то взял ведро движения, ведро звука, ведро цвета, смешал их в дьявольское варево, обмакнул в него кисть и нарисовал все с безупречной точностью.
Этот спектакль трансформирует время. В нем нет ни сюжета, ни развития событий, почти нет иерархии между важными и второстепенными моментами, нет последовательности действий. Время течет не линейно и не с постоянной скоростью: иногда оно искажается, ускоряется, замедляется, разбивается на небольшие временные отрезки, чтобы показать картину под разными временными углами.
Тело актера — это не совсем тело. В нем очень мало человеческого, за исключением общей формы, да и то не всегда. Оно становится сосудом для механического движения, устройством для проецирования образа, частью музыки и цвета — чем-то, для чего в языке нет имени.
Вы перестаете искать человеческие интерпретации и начинаете воспринимать явления абстрактно. Страдание — как цвет. Насилие — как движение. Сексуальность — как жест. Тень становится женщиной, становится скульптурой, становится инопланетянином и вновь возвращается к форме.
Все понятия, которые вы считали фундаментальными — время, движение, зрение, эмоции, человеческое тело и душа — вы видите глазами того, кто никогда не видел их прежде. И когда это понимание приходит, вы осознаете, насколько редка эта возможность — разобрать собственное восприятие. К финалу вы остаетесь опустошенным и опьяненным этим опытом.
М означает Магритт фото
